Однострочники тур VII

[mandarin-fairy]

Нуно/Тьерри (Adam et Eve la seconde chance). Пьяный Тьерри, высказывающий наболевшее. Заткнуть рот поцелуем. ХЭ

Душным вечером после очередного шоукейза они выпили бутылку подаренного поклонниками шампанского. Точнее, пил Тьерри. От жары ли, от того, что ели они последний раз утром, вино очень быстро ударило в голову, и Амьель начал жаловаться на жизнь.
- Как же меня достало таскаться из города в город. Как надоело петь одну и ту же песню каждый раз. Но песню я хотя бы люблю. А не люблю я ночные поезда и ненормальных фанаток. У меня после переездов шея болит.
- Хочешь, помассажирую?
Тьерри отмахнулсяся от предложения Нуно и продолжил нудно и монотонно, не повышая голоса и не меняя интонации, рассказывать.
- ладно поезда, но фанатки. Улыбаться, расписываться, фотографироваться - и так по кругу. Я похож на обезьянку в зоопарке? Не понимаю, чего во мне такого? Они ведь целоваться лезут...
Тут целоваться полез Нуно и решительно прекратил поток жалоб самым приятным из доступных способом.

Маэва/Клэр (Mozart L'Opera Rock) Учить подругу рукоделию, упор на касание рук, пальцев. Маэва держит Клэр за руки, показывая, как действовать, стоя со спины (или держа Клэр на руках), согревает дыханием шею, ухо. Можно тихий шёпот. Эротика, романс, не флафф.

- Научи меня вязать, - как-то вечером совершенно неожиданно попросила Клер. Маэва слегка удивилась, конечно, но просьбу исполнила. Принесла крючок, моток ниток и, пристроившись позади Клер, положила голову ей на плечо и взяла ее руки в свои.
- Вот смотри, - теплое дыхание Маэвы согревало шею Клер, - крючок в правую руку, держишь как ручку, - пальцы переплелись с пальцами, - а нитку держишь в левой, растягивая между большим и указательным пальцем и прижимая оставшимися к ладони, - рука Маэвы ловко направила крючок, на нем образовалась первая петелька.
- Замысловатое движение, - усмехнулась Клер.
- Ничего, мы повторим.
Маэва наклонилась чуть вперед, задевая распущенными волосами основание шеи Клер, отчего мелкие мурашки пробежались по всему телу. Она взяла крючок в свою руку, а нитку оставила в руке Клер.
- Сначала сюда, - указательные палец и холодный крючок задевают ладонь, толстая шерстяная нитка шершавая и мягкая, - потом вот сюда...
Клер прикрывает глаза и отдается во власть ощущений: пальцы по ладони, кончик носа у щеки, локоть у талии, бедро к бедру. Тихий голос рассказывает, как следует двигать рукой. И вместо того, чтобы прилежно учиться вязать, Клер роняет клубок, оборачивается и целует Маэву, проводит пальцами по щеке, заправляет за ухо выбившуюся прядку.
- А вязание?
- К черту...

Все мюзиклы, какие захотите. У каждой труппы есть свое "тотемное животное" - зверек, который вдруг стал членом большой и дружной семьи.

Маленькую бело-голубую плюшевую игрушку Маэва находит среди пакетиков с подарками от фанатов.
- Смотрите, какая прелесть!
- Кто это? - интересуется Клер.
- Может, енот? Хвост полосатый... - предполагает Микеле.
- И где ты видел голубых енотов?
- Как будто розовые зайцы бывают, вчера ты ничего не имела против цвета того монстра, что приволокли тебе в подарок....
- Там по ушам видно было!
- Тут на этикетке написано, что оно - лемур, - добавляет Мерван.
Маэва забирает у него из рук существо и садит себе на ладошку.
- Итак, это лемур, а звать его будут Моззи!
- Почему именно так?
- И почему он, а не она?
- Хвост-то голубой!
- Фло, и что ты к цвету прицепился, у Маэвы платье - голубое, а у Мика - камзол розовый. Никто же не сомневается от этого в их поле?
- Моззи - потому что маленький Mozart. Теперь он тоже член нашей труппы, попрошу не обижать малыша! - говорит Маэва полушутя.
А потом фотографирует лемурчика в зале и в гримерке, знакомит с ним всех. Потихоньку игрушка действительно становится талисманом, ее всегда берут с собой на выступления, рассказывают про нее истории в интервью. И язык не поворачивается назвать Моззи просто игрушкой, неодушевленной вещью. Ведь он столько видел и знает о жизни за кулисами 'Моцарта'.

Анаис/Клэр ( Моцарт vs Draculа) Человек не должен ни к чему привязываться. Он должен любить, бешено любить, всей душой, но не привязываться.

Наш роман мог бы быть многотомным, толстым, с кучей подробностей, фраз, мест и многоточий. Наш роман мог бы длиться годы, десятилетия и, однажды, когда бы нам стукнуло по шестьдесят, мы бы поняли, что этот многотонный груз нам больше не поднять, осели бы под его тяжестью, привязались к памяти и друг другу и стали бы перебирать буковки, засохшие веточки и камешки. Нам было бы слишком много воспоминаний, даже на двоих. Они бы привязали нас к этому прошлому, к свершившимся вещам. Мы стали бы однозначны и прямы, мы бы читали наши дни и свидания.
Давай лучше напишем рассказ. Такой, чтобы запоминался каждым словом, влезал без спросу в сердце, сидел комом в горле. Давай каждый раз будем вспоминать по-новому, каждый раз гореть заживо. Только обещай, обещай сгореть бешено и чисто, до тла и соленого пепла. До крови и экстаза, до мурашек и искр. А, как тебе, на пять минут поменяться душами? Осмелимся мы?